Дети дорог - Страница 101

101

– Вик…

Каменная маска дрогнула, тонкие брови удивленно поползли вверх, изломившись домиком. Змеелов качнулся вперед, и я оказалась тесно прижата к жесткой груди, лихорадочно-горячей, с глухо, сильно колотящимся где-то в глубине сердцем.

За дверью послышалась перебранка, а потом до нас донесся скрежет отодвигаемого засова. Викториан чертыхнулся, толкнул меня обратно на лежанку и торопливо накрыл сброшенным камзолом, велев лишний раз не шевелиться и не вылезать наружу, если хочу пожить подольше.

– Я же велел меня не беспокоить! – Голос дудочника звучал раздраженно, зло. Неудивительно – прервали в самый интересный момент. От двери забормотали скомканные извинения, но одного короткого приказа хватило, чтобы вошедший перестал рассыпаться в унизительных словесных оборотах и перешел к сути дела.

Из-за плотной ткани, накрывшей меня с головой, я услышала далеко не все, но и того, что удалось разобрать, с лихвой хватило, чтобы покрыться холодным потом. Оказалось, что ганслингеру было мало захватить живьем железного оборотня. Немного придя в себя после утренней истории, она собрала уцелевших наемников, вооружила их арбалетами, факелами и несколькими ведрами горючего масла и отправилась вершить «добро и справедливость» к ромалийскому зимовью с твердым намерением выжечь этот «рассадник зла» вместе со всеми жителями.

Я едва дождалась, пока хлопнет дверь, и рывком сдернула с себя камзол, вскакивая с мешка и глядя на дудочника, спокойно и без суеты натягивающего рубашку.

– Ты должен ее остановить!

– Если успею – остановлю, – отозвался змеелов, затягивая шнурки на манжетах и поправляя воротник. – А ты посиди здесь и дождись меня. Катрина, конечно, женщина своеобразная, но жечь людей заживо не в ее привычках. Этот вид казни применяют нечасто, лишь в особых случаях, так что я не думаю, что она решится. Слишком много проблем огребет на свою голову, а у нее и без того репутация в Ордене не очень хорошая.

– Ты не понимаешь! – Я рванулась вперед, благо длина цепи позволяла, ухватила дудочника за воротник рубашки и как следует встряхнула. – Ты не понимаешь! Она видела меня в том доме! Видела! Думаешь, кто ей спину располосовал? А сделала я это отнюдь не человечьими ручками! Она сказала тебе, что в доме шасса? Нет? Угадай почему? Да потому что она больна местью, больна насквозь и хочет лично убедиться, что я сдохла, даже если ради этого придется убить за компанию несколько десятков бродяг! Она обольет дом маслом и подожжет, а потом скажет, что внутри была шасса в человечьем облике, и ей все сойдет с рук! А там только люди! Ты понимаешь? Только люди! Там никто даже не догадывался, что я не человек!

– Не тряси меня так, я все понял. – Змеелов ухватил меня за руки, пытаясь отцепить от своей рубашки. – Там только люди, и казнить их не за что. И чем быстрее ты меня отпустишь, тем быстрее я смогу все уладить.

Я торопливо разжала пальцы и прижала руки к груди, звякнув цепью. Викториан развернулся, поднял с пола тяжелую трость и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь и оставив мне свой камзол. Дождавшись, пока стихнут его гулкие шаги в коридоре, я опустила руки и едва успела поймать вывалившийся из рукава ключ на оборванном кожаном шнурке. Хорошо все-таки, что в ромалийском таборе меня научили не только тарры раскладывать и плясать на раскаленных углях, а еще и незаметно стащить что-нибудь мелкое из чужого кармана или из-за пазухи. Вот и пригодилось на первый взгляд ненужное для лирхи воровское умение. Я завозилась на месте, пытаясь провернуть ключ в непривычно тугом, будто заржавевшем замке, когда сверху от окошка послышалось негромкое тявканье, а затем тихий, до боли знакомый голос конокрада.

– Лирха, ты как там, живая еще?

Замок щелкнул и наконец-то раскрылся. Я тихонько зашипела, едва успев поймать соскользнувшие с онемелых запястий оковы.

– Живая. – Кандалы на ногах поддались гораздо быстрее, и я поднялась на ноги и подбежала к окошку, за которым маячил темный силуэт ромалийца. – Ты как меня отыскал?

– Собаку твою на след навел. Без нее я бы тут до утра вокруг дома на карачках ползал, и все равно без толку. Ты на цепи?

– Уже нет. – Я невольно улыбнулась. – Твои уроки зря не прошли.

– И хорошо. Сейчас я тебя вытащу, только не спрашивай как. У нас опять беда, без тебя никак не справимся…

– Я знаю. Только вытащи.

Наверху что-то зашелестело, а потом раздался нежный, тягучий свист, мгновенно наполнивший собой гулкую тишину комнаты. Какой-то неуловимо родной, чуткий, успокаивающий звук – он мгновенно снял неуверенность, страх, наполнил спокойствием.

Я смотрела на просвет между прутьями решетки и внезапно поняла, что могу в него протиснуться. Как змея в невозможно узкую, крохотную нору в скале.

Неказистое двухэтажное здание, расположенное в бедняцком квартале, – постоялый дом для небогатых рабочих и дорожных людей – уже вовсю полыхало с парадного входа, распространяя по узким переулкам запах дыма. Треск пламени не заглушал ни грубоватых смешков наемников, с арбалетами наперевес стоявших у каждого заколоченного досками окна или двери, ни воплей людей, запертых в горящем доме. Казнь, одна из самых страшных, что может быть применена к человеку. Сожжение заживо вместе со всеми близкими и родными – так поступают только с закоренелыми преступниками, которые продавали людей на корм теневым тварям и нежити, оберегая тем самым собственное гнездо. А здесь…

Дудочник огляделся, ища взглядом тоненькую фигурку Катрины. Девушка нашлась быстро – сидела на перевернутой здоровенной бочке, довольно улыбаясь и болтая ногами в модных остроносых сапожках. Тяжелый даже с виду револьвер, украшенный вычурной золотистой гравировкой, спокойно лежал у нее на коленях с взведенным курком, но бывшую дудочницу, похоже, совершенно не волновало такое опасное соседство. Заметив Викториана, девушка радостно замахала ему рукой, подхватила револьвер и легко спрыгнула с бочки.

101